…и даже не подозревает, что
(гнусная сказочка о лисантропах)

Дарья просыпается, потягивается и трет глаза. Сегодня суббота, но на работу идти нужно, потому что — аврал, декабрьский номер. Все эти незамутненные идиотки-губки-бантиком задержали свои материалы до последнего, а теперь как безумные принялись их слать, по нескольку раз править уже сверстанные тексты и требовать замены фотографий, присылая вместо готовых откорректированных файлов какую-то жуткую непечатную ерунду. И все это — теперь, когда сдача номера в типографию откладывается уже второй раз кряду, а тянуть дальше совершенно некуда. Поэтому Дарье сейчас придется встать, путаясь в ногах и стульях добраться до ванной и отвернут там кран. Все это будет, но чуточку позже, а пока Дарья потягивается, трет глаза и даже не подозревает, что в полутора тысячах километров и семнадцати с половиной часах езды от Петербурга две веселые тетки тридцати с гаком лет хихикают, шуршат и ловят смешную белую кошку, которая просачивается у них между рук и ног и забавно крякает. Наконец, кошка поймана, а Дарья встала, добралась до ванной и, шлепая босыми ногами по кафелю, забралась под душ. Перед ее закрытыми глазами мелькают яркие образы вчерашнего суматошного дня в офисе, а лицо заливают щекотные водяные струйки, новые правки, что пришли на ее личную почту за полночь, их надо бы внести и отправить первыми, лица коллег, обрывки разговоров, шумит вода, утекая в сток. Кошка схвачена, нежно скручена и недовольно мрявчит, одна из веселых теток, хихикая, ловко накидывает ей на белый хвост кусок почтовой бечевки, завязанный петлей, а Дарья пьет чай у себя на кухне, откусывает разом пол бутерброда и собирает сумку. Кошка выпущена, она смешно кружит по комнате и ловит кончик веревки, шустро волочащийся за хвостом, две веселые тетки хихикают, а Дарья проглатывает последний кусок сыра и одновременно натягивает шапку. Наконец, веревочная петля соскальзывает с кошачьего хвоста и игра заканчивается, а Дарья захлопывает за собой дверь и бежит на работу.
Дарья бежит на работу и даже не подозревает, что прямо сейчас, в этот самый момент, два веселых ангела трех с гаком тысяч лет наблюдают за ней и крайне подозрительно хихикают. Легкий смех их зимой замерзает и падает на землю ледяным пухом, снежинки над головой у Дарьи закручиваются двойной танцующей спиралью, но никто не обращает на это внимания.
На следующий день Дарья просыпается поздно, за полдень. Воскресенье, она взяла остаток работы на дом, там всего ничего, завтра журнал уйдет в типографию и ее оставят в относительном покое аж до конца января. Дарья потягивается и трет глаза, она вытягивает руки над головой, урчит по-кошачьи и переворачивается с левого бока на спину. Чуть ниже спины что-то отчаянно мешает ей. Складки одеяла, одежда? Что за ерунда? Дарья вертится, но удобнее не становится, Дарья садится на колени, Дарья смотрит на постель. На постели ничего нет. Дарья сползает на пол, она чувствует себя странно. Дарья вертится вокруг своей оси и оглядывает себя слева и справа, смотрит за спину. Дарья находит хвост.
ой!Хвост рыжий, морковно-красный, очень пушистый и большой, с острой белой кисточкой, такой хвост не спрячешь, определенно нет. Подшутить над Дарьей решительно некому, ни у кого, кроме мамы, нет ключей от ее квартиры, а мама живет на даче и заехать обещала не раньше, чем через неделю. Да и как бы мама приделала хвост? На клей посадила? Дарья дергает за хвост и пищит — потому что больно. Приклеенным хвостам бывает больно? Дарья осторожно вертит хвостом — это очень странное ощущение, не сказать, чтобы неприятное. Дарья вертит хвостом еще и занимается этим добрых полчаса перед зеркалом, пока хвост не начинает ныть. Хвост выглядит настоящим. Дарья звонит доктору, у нее есть знакомый психолог, хотя общались они до сих пор исключительно как приятельницы, но иногда таки наступает время, когда нужно поговорить со специалистом. Хорошо тогда, если специалист свой, родной, нестрашный. Дарья кладет трубку, не выждав и двух звонков, и очень надеется, что приятельница ей не перезвонит.
Дарья сидит на разобранной постели в длинном платье-тельняшке, которое велико на нее размера на два, а рукава вытянулись и вовсе на три с половиной. Дарья не знает, что ей делать, и решает поспать. Вдруг она проснется — и все будет как обычно? Дарья просыпается через час, и хвост на месте. Задумчиво оглядев его еще раз и шевельнув белым кончиком, Дарья решает наконец одеться и сбегать в гипермаркет за пачкой кофе в зернах. Гипермаркет рядом, в соседнем квартале, раньше Дарья наведывалась туда походя и не находила в этом никакой проблемы, но здесь внезапно выясняются две, нет, три интересные вещи. Во-первых, хвост совершенно некуда деть, потому что он торчит подозрительным туго обтянутым бугром под всеми ее платьями, а в брюки не помещается вовсе. Во-вторых, Дарья понимает: чтобы добраться до вожделенных кофейных зерен, ей придется выйти с хвостом на улицу, а там — люди! Минут тридцать она попросту стоит столбом посреди кухни, а потом вспоминает о старом платье в мелкий коралловый цветок, которое висит в шкафу ее матери. О таком говорят «сильно ретро», а еще оно ей немного мало и жмет в груди, но это ничего, потому что у платья — пышная юбка в частую заглаженную сборку, а еще она длинная, ниже колена и под нее можно спрятать хвост. Дарья одевается и наматывает шарф по самые глаза, сначала она малодушно хочет дождаться темноты, но это слишком, что же ей теперь, света белого не видеть из-за какого-то хвоста? Она выглядывает на площадку у лифта, втайне надеясь, что там никого не будет, хотя самой себе говорит, конечно же, что ей совершенно неважно, есть там кто-то или нет. Да хоть полная площадка соседей, какая разница! У лифта никого не оказывается, и Дарья испытывает постыдное облегчение, а потом, уже внутри движущейся коробки, такой же постыдный ужас — вдруг кто-нибудь окажется внизу, когда двери откроются?
Внизу оказывается соседка с собакой с нижнего этажа, она мельком здоровается с Дарьей и не обращает внимания ни на ее хвост, ни даже на ее преступно бегающие глаза. На улица Дарья старается стать уже, площе и желательно вообще слиться с воздухом. Это, конечно же, не удается, но внимания на нее обращают ничуть не больше, чем раньше. В супермаркете Дарья даже испытывает что-то вроде легкого разочарования с привкусом неприятного болезненного страха. Неужели галлюцинации? Только этого не хватало, дожить до тридцатника и позорно свихнуться. Это что выходит, теперь вся ее грядущая жизнь — сплошь галоперидол и привязывание? На кассе Дарью, испуганно прижимающую к груди килограммовую пачку Lavazza Oro, спасает белобрысый мальчишка четырех лет, который тычет в нее пальцем и орет во все восторженное горло:
- Мама, смотри! Тетя с хвостом!
Тетя быстро прячет белый меховой кончик и одергивает свою недостаточно, видимо, длинную юбку, но чувствует себя отчего-то намного лучше. Третья интересная вещь настигает Дарью уже по дороге из магазина домой. Она понимает, что завтра ей вот с этим придется идти на работу. И послезавтра, и возможно, всегда.
Весь вечер Дарья режет одежду. К чему мелочиться? Она проделывает дырки подходящего для хвоста размера на всем — на джинсах, юбках и платьях, на всех своих любимых вещах. На нелюбимые ей жалко щелчков металлических лезвий, их она просто выбросит или отдаст прямо завтра, а пока сбросит в кучу у кровати на полу. Кто бы мог подумать, что куча эта окажется не такой уж маленькой.
Закончив расправу над одеждой, Дарья примеряет одну вещь за другой и вертится во всем этом перед зеркалом. Оказывается, что все куда ужаснее, чем она могла предположить: чтобы удобно и безболезненно просунуть хвост в вырез нужно делать его достаточно большим, зато потом, когда платье надето, дырка вокруг хвоста оказывается огромной, это вовсе не маленькое аккуратно обшитое отверстие, через которое один хвост и виден, нет, помимо хвоста через эту дырку открывается еще и дивный вид на дарьино нижнее белье и половину задницы, а это совершенно не дело. Как теперь на работу ходить? Дарья роется в коробке с нитками и подбирает те, которыми завтра с утра станет, вывернувшись перед зеркалом буквой «Зю», штопать эту проклятую дыру прямо на себе, чтобы отправиться на работу хоть в сколько-нибудь приличном виде. Дарья пьет сухое красное, а потом пьет виски. Шить Дарье не приходилось отродясь, максимум — пришить пуговицу, поэтому ниток в ее доме считай, что и нет. Плывущая в густом солодовом тумане и довольная своим смелым дизайнерским подходом, Дарья подбирает ярко-оранжевые нитки к бирюзово-бутылочному платью и засыпает прямо в ворохе резаного тряпья в третьем часу ночи. Хорошо, что у нее нет кота — можно оставлять разбросанными нитки и разверстыми коробки с игольницами, и ничего ужасного за этим не воспоследует. Об этом Дарья успевает подумать в последнюю секунду, засыпая.
Наутро голова у Дарьи не болит вовсе, но отчего-то потряхивает. Дарья просыпается за пять минут до будильника и делает все непривычно четко и своевременно, без лениво-сонного привычного своего брожения, она не потягивается утром, не трет глаза, а вскакивает сразу, как пробка, вылетевшая из бутылки, сна ни в одном глазу. Вчерашний выбор ниток удачным больше не кажется, но сегодня ей попросту все равно, как будет выглядеть ярко-оранжевое на бирюзовом. Какая к черту разница, кто вообще на это посмотрит, когда там он — хвост?! Дарья быстро и неровно штопает платье на себе перед самым выходом, стараясь, чтобы дыра вокруг хвоста была просто как можно плотнее затянута. Быть аккуратной даже не пытается, думает вызвать такси, но решает, что в метро она все же будет менее заметна. Мало, что ли, фриков в Петербурге? Целая куча! Кто посмотрит на тетку с хвостом? Так, утешая себя и обмирая от страха, Дарья отправляется на работу.
На работе о хвосте молчат, хоть Дарья и ловит на себе быстрые взгляды искоса со всех сторон. Или ей кажется, задергалась совсем? Кому он нужен, хвост этот, подумаешь, абы работала ответственно, а там — хоть трава на голове расти, так ведь должен рассуждать порядочный коллектив, да? Номер уходит в типографию после обеда, до этого момента технический директор безостановочно танцует у Дарьи на голове с последними правками, все сто штук последние, как одна, да-да. Вместе с номером пропадает с повестки дня и повод не дергать Дарью по посторонним работе вопросам.
- Можно я сегодня уйду пораньше? Из типографии все равно ответят только завтра, - говорит Дарья.
- Куда ты торопишься? - говорят ей. - Еще половина рабочего дня впереди. У тебя что-то экстренное? Нет? Тогда вот, сделай еще флаеры для новогодней Елки и афишу на А2.
- Кстати, - говорит коллега-менеджер, посматривая на Дарью искоса между мазками лаковой кистью по длинным остро отточенным по краю ногтевым пластинам, раз-раз, и алый блестящий панцирь на пальце. - А что это у тебя за аксессуар такой интересный? - раз-раз. - Так теперь модно? - раз.
- Это хвост, - говорит Дарья подавленно. - Это не аксессуар. Я теперь всегда с ним буду.
Коллега неловко хихикает и продолжает лакировать ногти, раз-раз, раз.
- Дарья Алексеевна, - говорит начальство через двое суток, вылавливая Дарью в коридоре. - Я, конечно, все понимаю, на носу выходные, Новый год, настроение у всех игривое, Лизавета Евграфовна, вон, химию себе сделала, тоже выделилась, так сказать, но хвост! Да-а-арья Алексеевна, ну так же нельзя, у нас тут офис, клиенты ходят, с вами общаются, мы же серьезная компания, все к этому привыкли. Давайте уж как-нибудь без хвоста.
- Без хвоста нельзя, - говорит Дарья с досадой, неловкостью и совсем немножечко со страхом. Она все-таки понимает, как это звучит.
Через несколько дней Дарья ждет неминуемого приближения Нового года дома и без работы. С работы ее выгнали, сказали — или мы, или хвост. От хвоста Дарья отказаться никак не смогла и компания легко отказалась от нее, с ворчанием, но все же разместив объявление о поиске нового верстальщика прямо перед каникулами. Все лучше, чем хвост, решили они. Ну и черт с вами, решила Дарья и купила бутылку красного сухого. Потом подумала еще немного и взяла к ней плитку горького бельгийского шоколада. Больше ничего не хотелось. Дома Дарья выпила вина и съела шоколад прямо на кровати, роняя ужасные бордовые капли и шоколадные крошки прямо на покрывало, которое ни за что в жизни не отстирается, потом скинула бутылку на пол. Та покатилась, со стуком выплевывая остатки вина на паркет, а Дарья перевернулась на спину и закинула руку назад, хватая телефонную трубку в изголовье.
Друзья привезли еще красного сухого, и ирландский односолодовый виски, и пару бутылок жуткого дешевого сидра из супермаркета, про еду все забыли, но у Дарьи была кухня и на ней холодильник, и в нем еще что-то должно было остаться. Хотя бы томаты. Да, томаты были, и сыр. Друзья пили и ржали, кто-то вызвался сделать пиццу, и сделал, зайчик такой, кто-то вызвался вымыть посуду, кто-то сидел, раскинувшись на диване, и все это время трепался, и все без конца теребили хвост. Тыкали пальцами в мягкую, густую длинную шерсть и тут же пальцы отдергивали, хватали тоненький пучок белой шерсти на кончике и дергали, а потом смущенно хихикали. Дарья шипела, фыркала, дергала хвостом и сама дергалась, потом сходила в комнату матери, взяла там длинную, на полметра металлическую линейку и сказала, что будет бить по рукам всех, кто полезет к хвосту. А потом кто-то сказал:
- Но это же неудобно. Ты не хочешь как-нибудь от него избавиться?
И Дарья выгнала всех вон, разом, наврала, что голова разболелась и, кажется, поднялась температура, что она совсем забыла, завтра много дел и надо вставать рано, вытолкала всех в подъезд, заперла дверь и осталась сидеть одна на кухне с остатками ужина, неловко устроившись на табурете с поджатой ногой и тонким куском пиццы, истекающей еще теплым сыром. На столе стояла батарея початых бутылок, за окном — ночь, а в голове у Дарьи стоял туман, густой, как хвост, рыжий, с белой кисточкой.
Мать приехала через неделю и немедленно собрала консилиум из родственников. Приехала даже троюродная тетушка из Ярославля, которую Дарья видела всего раз в своей жизни.
- Хирург, - говорили они. - Мы знаем хорошего хирурга, у нас большая сплоченная семья, нам помогут, у нас есть связи, мы тебя так не оставим, ты не переживай.
"Боже, - думала Дарья, - Боже мой, да я и не переживаю, оставьте меня в покое все, пожалуйста. Какие хирурги? Боже...»
- Нет, - говорила Дарья вслух. - Нет-нет-нет. Не надо хорошего хирурга, ничего не надо. Нет.
В третьем часу ночи Дарья нашла себя на темной кухне среди немытой посуды и целой кучи перегоревшего табака за очень странным занятием. Кто-то... Видимо, она сама, кто еще мог делать это ее руками и за ее ноутбуком? Так вот, кто-то бронировал билеты на самолет до Венеции. А что, подумала она, наблюдая за процессом со стороны, почему бы и нет? Виза у меня открыта, сбережения есть, я планировала себе купить новый ноутбук для работы и еще каких-то дорогих игрушек, но на кой черт это все теперь нужно? Совсем не нужно. А вот что нужно, так это оказаться там, где никто меня не знал до хвоста. Где меня вообще никто не знает и узнавать не хочет. Ну, хотя бы первую неделю, а там как пойдет.
В самолете Дарья летела, как спала. Она вообще была как во сне все время с того самого момента, как приняла решение — лететь, и когда спускалась с трапа в аэропорту Марко Поло все еще будто дремала. А проснулась только тогда, когда, гуляя среди цветных двух- и трехэтажных домиков острова Бурано на одной из узких его набережных, низко павших к воде без всяких дурацких перил и поребриков, увидела внезапно свое отражение в зеленоватой воде вместе с бельем и ставнями, и тентами, и лодками, и цветами в кадках, и полосатыми дверными занавесками — в демонстративно узких джинсах, заштопанных на заднице красной ниткой, в алой как петушиный гребень рубашке и с хвостом, наглым, большим и пушистым.
- Слушай, хвост! А ты ничего так, смотри-ка, с тобой даже лучше, чем раньше было, - сказала Дарья вслух, не стерпела идиотизма и рассмеялась.
Дальше все устроилась не то, чтобы совсем просто, нет, не без некоторых технических трудностей, но как-то будто само собой. И рабочую визу на год ей дали, и квартирку она нашла крошечную, в нестерпимо светлой мансарде, где ей невольно пришлось из совы стать жаворонком, потому что солнце, льющее жаркий свет сверху, будило ее в самом начала дня, хотела она того или нет. С кухней, занимающей максимум метра полтора, и не квадратных даже, а в длину, и совсем маленькой душевой, зато уютную и с выходом на крышу. Впрочем, Дарье все это было только на руку, готовить она не любила и не умела, от дома всегда требовала в первую очередь удобного рабочего места, - здесь был отличный стол, с деревянной легкой столешницей и тяжелым металлическим каркасом, который позволял регулировать и наклон, и высоту, все как она любит, - а еще много света внутри и вид на старый город снаружи. Все это у нее теперь было, а другого и не хотелось. Даже яркое солнце в лицо не сердило Дарью вовсе, вставать на работу ей теперь приходилось рано, а просыпаться согретой и ослепленной, потягиваться и бежать под прохладный душ было безобразно приятно, куда приятнее, чем подниматься по будильнику. Работать Дарья устроилась в маленький ресторанчик неподалеку, в старом квартале, - чуть в стороне от туристических маршрутов, - в утреннюю смену. Английский она знала отменно, а итальянский успела подучить чуть-чуть, но что-то все-таки понимала и для работы ей этого чудесным образом хватало первое время. Дарью любили все, гости и хозяева, с которыми она подружилась незаметно и сразу, не потратив и пяти минут на то, чтобы принюхиваться и наводить мосты. Ресторанчик был семейным, даже бумажного меню в нем толком не было, и заходили туда в основном местные, жители квартала, скоро Дарья знала многих в лицо. Гости любили болтать, а Дарья легко запоминала разные мелочи, через год она о каждом могла рассказать историю или две, она говорила по-итальянски все еще не так гладко, как хотела сама, но совсем этого не стеснялась. Рабочая виза чудесным образом оказалась продленной еще на год без всяких видимых движений со стороны Дарьи, сама собой. Она нашла толстую смешливую портниху, которая носила тяжелые золотые серьги и в них была похожа на пиратку. К зиме та перешила ей всю одежду заново с учетом хвоста, который нежно называла «куччоло». В канун нового года Дарья с радостным воплем выбросила в распахнутое окно целый ворох своих старых платьев и джинсов, все до одного. Она бы и керосином их полила, пожалуй, и устроила костер, но пожалела город. Не жечь же Венецию из-за каких-то тряпок. На следующее утро хвост обнаружился внизу, у подножья кровати, валялся сверху на скинутой одежде, как лента, соскользнувшая с волос, а Дарья почему-то плакала. Хотя чему тут было плакать, подумаешь, — хвост. Снаружи под окнами кто-то звенел и смеялся, а золотая в утренних лучах пыль над головой у Дарьи кружилась и танцевала двойной спиралью.